Появление дьявола
у канала в Венеции.
Пробегая, видел я Сатану
или Сатира возле себя –
тень во плоти
моей внутренней сущности. Бегущей,
Знающей.
Я живу и не вижу звёзд
говорю
не понимая слов
жду не считая дней
пока эту стену
кто-нибудь
не пробьёт
Злющая зима
Беллетристический лай собак
Радио тихо жалуется псам
на жизнь
Во дворе еще тявкает
пара шавок
Просиди всю ночь напролет,
болтай, кури,
Считай умерших и жди
утра
Вернутся ли дорогие
имена, теплые сердца?
Кончится ли этот серебристый лес?
MORE MORRISON
Когда я оглядываясь, вижу
свою жизнь
меня всегда поражает количество
открыток, и
уничтоженных фотографий,
поблекших плакатов
того времени
которое я не помню.
Я шотландец, во всяком случае так
мне сказали.
Я быть может взаправду
наследник таинства
христиан.
Змей в долине.
Дитя
из военной семьи.
Я бунтовал против церкви
после периода
страстной веры.
В школе дрался с учениками,
грубил учителям.
Меня посадили за парту
в самом углу.
Я был шутом
и
самым умным ребёнком в классе.
Прогулки в Д.С.
по негритянским улицам. Библиотека,
книжные магазины. Оранжевого цвета
кирпич на тёплом солнце.
Магия книг и поэтов.
А позднее секс возбуждал меня больше
чем, казалось, должно было быть
Утратили прелесть
покой и книги
И вновь был я брошен
в глаза видений.
История рока
совпала с моей юностью.
Я приехал
в Лос-Анджелес, в киношколу.
Лето в Фениксе.
Наркотические видения.
Песенки на крыше.
Ранние столкновения
и унижения.
Слава богу, спасибо девчонкам –
они кормили меня.
Записи пластинок.
У Элвиса был зрелый
мужской голос с 19 лет.
А у меня всё время
был носовой скулёж
зажатого подростка,
попискивания и страсти
Интересный певец:
В лучшем случае – крик
или больной вой.
Ничего – посредине.
Дни в дороге.
Страх перед гибелью в самолёте.
А ночь была тем,
чем и должна была быть –
девушка, бутылка и благословенный сон.
Я запахал своё зерно в сердце народа.
Впрыснул зародыш в жилы психики.
Теперь я вошёл в поэзию
бизнеса.
И превратился
на миг в “Князя промышленности”
в настоящего лидера,
поэта и шамана
с душою клоуна.
Что я делал на этой арене,
где бьются быки
и каждая знаменитая личность
выбиться хочет в главные.
Публика из гроба
смотрит на этот бунт.
Страх перед глазами –
Убийство.
Выпивка маскирует неплохо.
Я пью, чтобы быть в состоянии
говорить с разными жопами
да и я нисколько не лучше.
Угроза делу –
проблема денег,
вины
Я заслужил это?
Встреча –
избавиться от агентов и менеджеров.
За четыре года я превратился в мягкий молот.
Жаль истраченных ночей
и потерянных лет.
Я всё испортил американской музыкой.
Конец, прощаюсь сентиментально,
строю планы на будущее:
– Буду не актёром,
а сценаристом –
создателем фильмов.
Какие из моих фильмов хоть кто-нибудь запомнит…
Прощай, Америка.
Я тебя любил.
Деньги дома
Желаю успеха.
Не ввязывайся в хлопоты
Боги
Смотри, где происходит поклонение.
Мы все – жители города.
Город формирует (часто практически, но неизбежно своей психической аурой) замкнутый цикл.
Игру.
Круг смерти, с сексом в его середине.
Поезжай туда, где городские окраины переходят в предместья.
На границах откроются тебе зоны конвульсий порока, скуки и детской проституции.
В этом кольце смрада, спазмом сжавшемся вокруг дневной арены делового квартала, есть единственная реальная жизнь – жизнь толп у подножия града-могильника, жизнь улиц – ночная жизнь.
Нездоровые типы в дешевых гостиницах,
в меблированных комнатах с пансионом,
в барах,
ломбардах,
стриптизе, борделях,
в испускающих дух аркадах, вечных в своем умирании,
на всем протяжении улиц, кладбищ ночных кинотеатров.
Когда умирает пьеса, она воскресает Игрой.
Когда умирает секс, он превращается в Климакс.
Все игры несут в себе зерно смерти.
Сауны,
бары,
закрытый бассейн.
Изувеченный раной вожак распростерт на вспотевших кафельных плитках.
Его длинные волосы, даже дыханье – пропитаны хлором.
Литое,
несмотря на увечья,
тело бойца среднего веса.
Рядом с ним журналист, что умеет хранить секреты.
(Он любил приближать к себе мужчин, знающих толк в жизни).
В большинстве же своем газетчики – это стервятники, слетающиеся к месту действа на потребу любопытствующему апломбу Америки.
Камеры под крышкой гроба интервьюируют червей.
Нужны недюжинные усилия, чтобы вывернуть камни в тени и открыть свету этих странных червей под ними.
Жизни наших строптивых безумцев разоблачены.
Камера – этот всевидящий бог – ублажает похоть всезнания. Следить за другими с той высоты, под этим углом: пешеходы вползают в наш объектив, выползают оттуда, подобно редким водяным насекомым.
Магия йога. Уменьшаться в размерах, становиться невидимым. Превращаться в гиганта, дотягиваясь до самых отдаленных предметов. Изменять природу вещей. Помещать себя в любую точку пространства и времени. Беседовать с душами мертвых. Обострять ощущения, воспринимая недоступные картины того, что происходит в других мирах, в глубине твоего или не-твоего подсознания.
Снайперская винтовка расширила функции его зрения. Он совершает убийства наносящим раны взглядом.
Убийца в полете, с бессознательной, инстинктивной непринужденностью насекомого (ночная бабочка) притягиваемый к зоне безопасности, в укрытие, убежище от кишащих народом улиц. Мгновенье спустя он поглощен уютным, темным и молчаливым чревом физического театра.
Круги современного ада: Освальд (?) убивает президента. Освальд садится в такси. Освальд останавливается в меблированных комнатах. Освальд выходит из такси. Освальд убивает офицера Типпитта. Освальд сбрасывает куртку. Освальд схвачен.
Он скрывается в кинотеатре.
В утробе мы – слепые пещерные рыбы.
Все вокруг размыто и неустойчиво. Кожа набухает, исчезают различия между частями тела. Нарастающие звуки угроз, насмешек, монотонные голоса. Это страх, смутное влечение быть проглоченным.
Сон – цветок, его бутон обвит вокруг твоего тела, как перчатка. Теперь ты свободен от времени и пространства. Волен раствориться в струящемся лете.
Сон – подводное царство, погруженное в каждую ночь.
Утром
просыпаешься взмокший,
тяжело дыша,
со жгущими резью глазами.
Зрачки вульгарно глядят изнутри.
Из-под панциря раковины-образины.
Выйдите же оттуда
Во всем своем сияющем Блеске.
Ничего. Воздух снаружи
Обжигает мои глаза.
Лучше я выдерну их.
Избавлюсь от этого жжения.
Хрустящая жаркая белизна
Города Полдня.
Обитатели зоны чумы
потреблены – переварены.
(Ветры Санта-Аны – ветры из пустыни)
Разорви скрежет и всплеск в кишках.
Поиск воды, влаги,
“утоленность” актера, любовника.
“Играющие” – ребенок,
актер
и картежник.
Представление о случайном отсутствует в мире детей и “приматов”.
Картежник – и он ощущает себя на службе у потусторонних сил.
Случай – это выживание религии в современном городе,
так же, как театр,
а чаще кино, –
религия одержимости.
Ценой каких жертв, какой платы может быть новый город рожден?
Нет больше “пляшущих” одержимых.
Расщепленье людей на актеров и зрителей – сущность нашего века.
Мы без ума от героев, живущих за нас и наказываемых нами.
Если бы все радиоприемники и телевизоры лишили источника питания,
а все шоу и кинотеатры закрылись бы,
все жанры, подменяющие существование…
Мы – соглашатели с “данностью” ради острых ощущений.
Нас превратили из безумного тела, исступленно пляшущего над обрывом, в пару глаз, пристально всматривающихся в темноту.
Ни один из осужденных не восстановил сексуального здоровья. Депрессия, импотенция, бессонница… вымывание эротики из языка, чтива, музыки и гимнастики.
Узники основали свой собственный театр – артефакт невероятного объема безделья. Юный моряк, втиснутый в женские роли, быстро становится “уличной” девкой “города”: ведь они провозгласили себя городом, избрали мэра, полицию, членов правления.
В старой России царь ежегодно – по собственному почину или подсказке советника – стал даровать семь дней свободы одному узнику в каждой из монарших тюрем. Выбор оставался за самими острожниками и определялся разными способами. Иногда – голосованием, иногда большинством, часто – силой. Само собой разумелось, что избранный обязан быть человеком харизмы, отважным, опытным, возможно, хорошим рассказчиком – мужем выдающихся качеств; короче – героем. Невероятная ситуация в момент освобождения, немыслимый выбор, определяющий мир в его хаотических соударениях.
Комната взмывает над пейзажем,
раскрепощая сознание,
потрясая воображение.
Серая кинопленка тает, стекая из глаз,
и сбегает вниз по щекам.
Прощайте.
Современная жизнь – это поездка в машине. Они, Пассажиры, испытывают ужасные неудобства, мучаясь на своих воняющих потом сидениях, или скитаются из машины в машину, подвергаясь безостановочным трансформациям. Неотвратимо движение по направленью к началу (никакого различия в терминалах), пока мы разрезаем города, чьи вспоротые внутренности с обеих сторон – летящие картинки окон, дорожных знаков, улиц и зданий. Иногда другие корабли, задраенные миры, вакуумы – мчатся бок о бок с нами, то вырываясь вперед, то отлетая куда-то назад.
Разбери стены и крыши, будь во всех комнатах сразу.
С воздуха мы – божества в западне, со всевидящим оком бессмертных, но без их могущественной способности находиться внутри разума и метрополий, пролетая над ними.
30-е июня. В солярии. На крыше. Он очнулся внезапно. В момент, когда истребитель с военно-воздушной базы безмолвно кружил над головой. На пляже дети тщатся перескочить его смятую тень.
Птица? (насекомое?) – впорхнула в комнату и не может отыскать окна. Ибо не знают они никаких “окон”.
Осы, висящие в окнах,
Танцоры пространства,
Отделенные, не включенные
в нашу коморку.
Вместо засохшей ячейки
читай словарик любви
под зеленым абажуром
чахнущей плоти.
Когда люди зачали строенья,
и заточили самих себя в помещениях
(берущих начало в деревьях-пещерах).
(Окна работают в двух направлениях,
зеркало только в одном).
Никогда не пройти сквозь зеркало,
не проплыть сквозь окно.
Лечи слепоту плевком шлюхи.
В Риме проституток выставляли напоказ на крышах подле людных кварталов: ради сомнительной половой гигиены распущенных сонмов мужчин, чья затаенная похоть представляла угрозу хрупкому геометризму власти. Имеются сведения, что патрицианки, обнаженные, в масках, иногда предлагали себя на обозренье этих низкородных зевак для собственного развлеченья.
Все мы в той или иной степени поражены синдромом вуайеризма. Не в узком клиническом (или криминальном) смысле, но в совокупности физического и эмоционального отношения к миру. Всякий раз, когда мы ищем путей разорвать это проклятье пассивности, наши действия жестоки, вульгарны и в общем неловки, будто безногий, забывший, как надо ходить.
Вуайерист, соглядатай, любопытная Варвара – он мрачный комедиант. Он отталкивающе омерзителен своей спрятанной анонимностью, своим тайным вторжением. И беспомощно одинок. Но, странным образом, способен сквозь эту тишину и затаенность сделать партнером каждого, об этом и не подозревающего, в пределах круга своего зрения. В этом его угроза и могущество.
Нету прозрачных домов. Сумерки обрисовались – и “реальная” жизнь начинается. Отдельные вещи невозможно делать открыто. Эти скрытные занятия – они и есть предмет игры вуаера. Он выискивает их армией бесчисленных глаз, инфантильным подражанием божеству, что видит ВСЕ.
“Все?”, спрашивает ребенок. “Да, вс-се – все”, отвечают они, и ребенок предоставлен самому себе: совладать с ярмом этого верховного вмешательства.
Вуаер – онанист, зеркало – его эмблема, окно – добыча.
Понуждаемый придти к согласию с “Внешним”, абсорбируя его, пропуская его сквозь себя. Я не выйду, ты должен придти ко мне. В мое лоно-сад, куда я всматриваюсь. Где могу построить вселенную внутри черепа, дабы оспорить реальность.
Она сказала: “Твои глаза вечно черны”.
Зрачок открылся – захватить в плен объект видения.
Воображенье рождается из потерь. Потери “дружественного пространства”. От груди отняли, и лицо навязывает свое холодное, любопытстствующее, насильственное и загадочное присутствие.
Можно наслаждаться жизнью издалека. Ласкать мать одними глазами.
Нельзя потрогать эти фантомы.
Французский Пасьянс. Одинокий игрок. Сдает сам себе. Перетряси кадры прошлого в безостановочных перестановках; перетасуй и начни. Перемешай образы. Снова перемешай. Эта игра выявляет зародыш и правды, и смерти.
Мир становится очевидной инфинити, но возможной конечностью, как карточная игра. Комбинации образов, перестановки, охват мировой игры.
Блеклое обладание, очищенное от риска, доведенное до пресной стерильности. От образа не ожидают опасности.
Сюжеты из животного мира Майбридж выдернул из Филадельфийского зоопарка, а мужчин-актеров из Университета. Женщины были профессиональными натурщицами, а также актрисами и танцовщицами, в голом виде разгуливавшими напоказ перед 48-ю камерами.
Фильмы – это коллекции мертвых картинок, оплодотворенных искусством.
Кинозрители – тихие вампиры.
Кино – самое тоталитарное из искусств. Вся энергия и чувственность втягиваются в череп – церебральную эрекцию, – мозг разбухает от крови.
Калигула жаждал одной шеи для всех своих подданных, дабы одним ударом обезглавить империю. Агентом подобной трансформации и является кино. Тело существует ради глаз; оно превращается в засохший стебель, на котором держится эта пара мягких ненасытных жемчужин.
Фильмы даруют нечто вроде сомнительной вечности.
Каждая лента зависит от всех остальных и толкает тебя к ним.
Кино было новинкой, научной игрушкой, до тех пор, пока не нагромоздили критической массы работ – достаточной, чтобы создать иной – прерывистый – мир, могущественную, бесконечную мифологию, готовую к твоему погружению по велению.
Фильмы обладают аллюзией безвременья, лелеемой их постоянным, неукротимым конвейером.
Кино взывает к страху смерти.
Современный Восток создает наибольшую массу фильмов.
Кино – это новая форма древней традиции – театра теней.
Даже их театр – его имитация.
Рожденный в Индии или в Китае, театр теней изначально связан с религиозным ритуалом, с празднествами, вращающимися вокруг кремации мертвых.
Неверно предполагать, как это делали некоторые,
что кино – вотчина женщин.
Кино создается мужчинами для укрепления мужской солидарности.
Театр теней изначально был ограничен мужской аудиторией.
Мужчины могли наблюдать это зрелище грез
с обеих сторон экрана.
Когда женщины стали допускаться,
им разрешалось смотреть только на тени.
Мужские гениталии – крошечные лица,
образующие троицы воров, –
и Христов:
отцов, сыновей и духов.
Нос висит на стене
и двое полуглаз, печальных глаз,
немых и безруких, множат
бесконечную вереницу побед.
Эти скупые, тайные триумфы, завоеванные
в сараях и клейменые в тюрьмах,
прославляют наши стены
и сжигают наше зренье.
Жуть пустырей
распространяет эту печать
на частные владенья.
Невеста Кайнастона
может не появиться,
но аромат ее плоти
всегда неподалеку.
Пьяная толпа столкнула аппарат, и артист шоу Мэйхью,
выступавший в Ислингтон Грин, сгорел заживо внутри,
вместе с другим актером.
В 1832-м Гропиус удивлял Париж своей Плеорамой.
Аудиторию превратили в экипаж на борту корабля, вступившего в битву.
Огонь, стоны, моряки, потопление.
Роберт Бейкер, эдинбургский художник, сидя в тюрьме за долги, был захвачен эффектом света, что, струясь из-за решеток его камеры, проникал сквозь письмо, которое он читал, и этот принцип его натолкнул на идею первой Панорамы: вогнутой, прозрачной картины городского ландшафта.
Это открытие было вскоре заменено Диорамой, привносившей иллюзию движения через перемещение аудитории. Там же – звуки и новейшие звуковые эффекты. Дагерровская панорама Лондона все еще стоит в Регент-Парке: исключительный пример сохранности: ведь эти шоу всегда зависели от эффектов искусственного освещения, осуществляемых при помощи ламп и газовых фонарей, и лишь в редких случаях не оканчивались пожаром.
Фантасмагория, демонстрация волшебных фонарей, бесплотные шоу. Они достигли максимального чувственного опыта с помощью шума, курений, молний, воды. Может быть, наступит время, когда мы увидим Театр Погоды – реминисценции ощущения дождя.
Эволюция кино проходила по двум направлениям.
Первый – это спектакль. Как Фантасмагория, его цель – создание полной замены чувственному миру.
Другой – это пип-шоу, востребовавший для своего “реалма” и эротику, и подглядыванье за реальной жизнью, копируя замочную скважину или окно вуайериста, не нуждаясь в цвете, шуме и грандиозности.
Прежде всего кино ассоциирует свои качества не с живописью, литературой или театром, но с популярными развлечениями: комиксами, шахматами, пасьянсом и Таро, журналами и татуировками.
Кино берет свое начало не в живописи, литературе, скульптуре либо театре, но в древней примитивной магии. Это современное проявление исторической эволюции теней, детский восторг от движущихся картинок, вера в колдовство. Его родословная сплеталась изначально с Волхвами и колдовством, с заклинанием духов. На первом этапе с (минимальной) помощью зеркала и огня люди вызывали мрачных и таинственных пришельцев из области глубокого подсознания. В этих сеансах тени – это духи, отвращающие зло.
Зритель – он: умирающее животное.
Вызывай духов, врачуй, прогоняй Усопших. Каждую ночь.
Посредством чревовещания, жестикуляции, игры с предметами, и всех необычных ужимок, шаман изображал свое “путешествие” перед зрителями, разделявшими эту вылазку.
Шаман увлек их за собой. Переполох, намеренно вызванный наркотиками, пением, танцем – бросает шамана в транс. Измененный голос, конвульсивные содрогания. Он ведет себя как безумный. Такая профессиональная истерика, выбранная именно за ее психотическое воздействие, некогда почиталась, как святыня. Она посредничала между людьми и миром духов. Ее способность переносить вас силой мысли составляла квинтэссенцию религиозной жизни племени.
Предлог сеанса: врачевание. Хандра способна овладеть народом, влачащим ярмо исторических событий или погибающим в неблагоприятной природной среде. Эти люди ищут избавления от проклятья, смерти, ужаса. Ждут одержимости, явления богов и сверхчеловеческих сил, победы жизненной силы над властью демонов: исцеление обретается из экстаза. Исцели болезнь или предотврати ее приход, оживи больного, и возврати похищенное, душу.
Было бы ошибкой полагать, что для своего бытования искусство нуждается в зрителе. Картина идет в пустом зале. Зритель не в состоянии существовать без нее. Она гарантирует его существование.
Представление-событие, в котором эфир впускается через вентиляционные шахты в битком забитую людьми комнату, превращает химический элемент в актера. Его вещество, или инжектор – это артист-циркач, организующий представление для себя самого. Люди мнят себя зрителями, в то время как сами играют друг для друга, и газ выступает в роли поэтизации себя самого посредством человеческого тела.
Это вплотную приближается к психологии оргии, оставаясь в пространстве Игры и ее бесконечных подмен.
Цель любого представления – исцеление скуки, промывание зрения, восстановление присущих нам в детстве связей с потоком жизни. Его низменный, животный инстинкт – “пургенизация” восприятия. Шоу стремится вовлечь все чувства, весь организм, и добиться всестороннего ответа, в то время как традиционное искусство фокусирует свои усилия на более узких вратах ощущений.
Мультимедия – это однообразно печальная комедия. Она работает как некий тип цветной массотерапии – скорбное братание актеров и зрителей, всеобщая семи-мастурбация. Актеры вроде бы нуждаются в зрительской аудитории, а зрители… зрители получили бы те же усредненные впечатления на шоу эксцентриков или в балагане, и – еще более забавные – более полные – в каком-нибудь мексиканском борделе.
С удивлением мы наблюдаем за движениями шелкопрядных гусениц, возбуждающих свои тела во влажных листьях и плетущих мокрые гнезда из волоса и кожи.
Это модель нашего жидкого пассивного мира, растворяющего кости и костный мозг, отворяющего поры так широко, как окна.
В древних общинах на “чужака” реагировали как на самую большую угрозу.
Метаморфоза. Предмет оторван от собственного названия, свойств и ассоциативных связей. Отсоединенный, он становится просто вещью, в себе и вне себя. Когда эта дезинтеграция – переход в чистое существование – в конце концов достигнута, объект обретает свободу становиться – бесконечно – всем, чем угодно.
Субъект говорит: “Я вижу первое множество вещей, которые танцуют…. затем все постепенно проясняется и обретает смысл.”
Ясное зрение и камера открывают нам объекты такими, какими они существуют во времени. Не фальсифицированные “видением”.
Когда предметов фактически еще нет в качестве объектов.
Первые постановщики – как алхимики – сознательно напускали тумана о своем ремесле, чтобы утаить свои истинные навыки от профанов – посторонних наблюдателей.
Разбери, прочисти, собери. Формула Ars Magna, и ее отпрыск – кино.
Камера – это двуполая машина, типа механического гермафродита.
В своей реторте алхимик повторяет работу Природы.
Лишь единицы берут под свою защиту малую толику Алхимии как “Прародительницы Химии”, и путают ее настоящие цели с этим формальным ремеслом по металлам. Алхимия – это эротическая наука, участвующая в сжигании аспектов реальности, нацеленная на очищение и трансформацию всех живых организмов и материи. Не думайте, что материальные манипуляции когда-либо игнорировались: адепт придерживается как мистики, так и физической деятельности.
Алхимики обнаружили в сексуальной активности человека связь с сотворением мира, с развитием растений и образованием минералов. Когда они наблюдают соединение дождя и земли, они понимают это в эротическом подтексте, как соитие. То же распространяется на все природные явления и вещества. Так они представляют себе любовные отношения химических веществ и звезд, роман камней или оплодотворение огня.
Странные, многоречивые соотношения алхимики воспринимали как скрытый порядок вещей. Между людьми и планетами, растениями и жестами, словами и переменной погоды. Эти волнующие связи: они крик ребенка и трепыхание шелка; завитушка уха и появление собак во дворе; женская головка, погруженная в сон и утренний танец каннибалов; это те союзы, какие зашкаливают стерильный сигнал любого “намеренного” монтажа. Эти наложения предметов, звуков, действий, цветов, оружия, ран и запахов распространяют невообразимое, невозможное сияние.
Кинематограф был бы ничем, если бы не освещение этой цепи экзистенции, что заставляет иглу, удерживаемую в чьем-то теле, вызывать серию взрывов в чужой столице.
Кино возвращает нас к аниме, душе, религии вещества, что дает каждой вещи ее особую святость и обнаруживает богов во всех вещах и существах.
Кино, наследник алхимии, последняя эротическая наука.
Многомерный Император Тела.
Танцоры Бали-Бали
Не сокрушат моего виска.
Первопроходцы
всасывают глаза в голову.
Розовый тела крест
потаен в струе
управляя своим скольженьем.
Борцы
во взвешенностях тела танец
и музыка, мимесис, плоть.
Пловчихи
развлекают эмбрион
сладкий опасный толкающийся поток.
Князья, Властители. События совершаются за пределами нашего знания или контроля.
Наши жизни кто-то проживает за нас.
Нам лишь позволено порабощать других. Но постепенно выработалось особое восприятие. Замысел “Князей” начинает формироваться в некоторых умах. Нам надо построить их в батальоны искателей для движения по лабиринту во время их таинственных ночных вылазок. У Князей есть секретные ходы, и они умеют маскироваться. Но в мелочах все-таки выдают себя. Неумеренно яркий блеск в глазах. Неловкий жест. Слишком долог и пытлив мимолетно брошенный взгляд.
Властители пичкают нас образами. Они даруют нам книги, концерты, галереи, зрелища, кино. Особенно кино. Искусством они сбивают нас с толку и ослепляют, сделав рабами. Искусство муляжами украшает стены нашей тюрьмы, делает нас немыми, пассивными, нас разобщает.
Унылые львы разлеглись на затопленном пляже.
Природа склонилась над топью
разглядывая любопытно
своих неудавшихся тварей – ее же
гнилое творенье –
в зеркале человеческого сознания.
Отстраненные заселенные людьми зеркала, поглощающие
пассивно все, что попадает в их поле зрения,
сдерживающие свой интерес.
Врата перехода на ту сторону.
Душа освобождает себя в одном прыжке.
Поверни зеркала к стене
в обители только что умершего.
Американская молитва
Знаешь ли ты этот теплый прогресс под звездами?
Уверен ли, что существуем?
Не ты ли забыл о ключах от Царства?
Откуда тебе ведомо, что ты уже родился и живешь?
Давайте заново придумаем богов, все мифы тысячелетий
Давайте праздновать символику тех вековых чащоб
[Не ты ли полностью забыл уроки древних войн]
Нам необходимы громадные золотые совокупления
Отцы кудахчут средь деревьев леса
Наша мать нашла смерть в океане
Знаешь ли, что нас повели на убой безмятежные адмиралы
и что жирные тупые генералы балдеют от юной крови
Знаешь ли ты, что нами управляют с помощью Т.В.
Луна – это чудище с сухой кровью
Банды повстанцев наяривают численность
с поддержкой еще одной коробки зеленого вина
сбирая на войну невинных пастухов
что гибнут ни за что
О великий создатель существ
обещай нам хотя б еще час
чтоб искусство практиковать
и совершенствовать нашу жизнь
Атеисты и моль – и те, и те святы вдвойне
одинаково смертны оне
Мы живем, издыха-ем…
и смерть ничему не конец
Наш вояж… углубляемся дальше в
Кошмар
Так цепляйся за жизнь
этот страстный цветок
За фаллосы и влагалища –
отчаянья коготок
Наше конечное мировоззрение
получено нами
в виде хлопка
Из кишок, из анального жерла Колумба
надутых зеленой смертью
(Я тронул ее бедро
и смерть ухмыльнулась)
Нас собрали внутри сего древнего
сего идиотского театра
Размножать нашу жажду к жизни
удирать от роящейся мудрости улиц
Сараев штурм
Крепость окон
и лишь один из всех, лишь он
Плясать назначен нас спасать
Божественной насмешкой слов
И звуки разжигают страсть
(Когда убийцам настоящего Царя
позволили убраться восвояси
то 1000 волшебников восстали
в той земле)
Так где ж пиры
обещанные нам
Так где ж вино
Что Новое Вино
(бессильно умирая на вине)
глумление живущее в нас и над нами
дай нам часок на волшебство
Мы – из пурпурной мглы
Мы – из полета птиц
и часа мягкого как вельвет
Мы – из породы арабских нег
Мы – из купола дней и ночей
Дай нам культ
Для молитв
Дай Вожделенья Ночь
Внуши ты нам веру
В Ночь
Дай оттенков
сотни цветов
богатой Мандолы
тебе и мне
и в твой подушечный
твой шелковистый дом
главу и мудрость
и ложе в нем
Беспокоящий нас указ
Приписанная издевка
требует Вас
Мы были верой полны
в старые добрые дни
но даже еще и сейчас
чуть-чуть одаряют нас
Сущностями Добра
и небойцовской слюной
забудь… и пусти с собой…
Знал ли ты, что свобода жива
лишь в учебнике школьном
Знал ли, что маньяков хор
управляет нашей тюрьмой
мы в камере, мы в остроге
мы – в белом протестантском вольном
Мальстреме
Мы посажены на кол с головой
на скуки крайнюю плоть
Мы смерти ищем себе
на белом конце свечи
Мы пытаемся осуществить
То, что итак нас уже нашло
Мы лишь собственных Царств творцы
неуклюжий пурпурный трон,
это кресло неги, дворцы
и ущербной любви поклон
под ржавых кроватей стон
За дверями стальными стенанья их ртов
и сирена, побудка, всех вырывает из снов
“Нет” чернокожего гордости встретить рассвет
с издевкой ангелы просеивают след
Того, что как коллаж журнальной пыли
Что о доверия стен лбы всю расцарапали изрыли
Тюрьма сия – она для тех, кто принужден
вставать с будильником, бороться за такие
убогие стандарты
а в это время плачущие девы
скрывают бедность и долги
и бредят о банальнейших
игрушках
Как же устал я от сомнений!
Живи в свой уверенности
Юг
Жестокая увязка
Вся власть в руках у слуг
у кобелей, у их противных женщин
что одеяла драные натянут на
наших моряков
(и где был ты в наш
испытаний час)
Усы макая в молоко?
иль выгоду преследуя?
Меня тошнит от этих кислых рож
Уставившихся на меня с ТВ-нной
Башни. Хочу я роз
в саду своем на даче; ты врубился?
Младенцы царственные, розового цвета
должны сейчас нам заместить абортных
Странники в грязи
Мутанты эти, с кровью-пищей
для сорняков что распахали
Они нас ждут, чтоб в свой суровый сад
взять нас
Известно ли тебе, как – блеклый буйный трепет –
приходит смерть в ту странную минуту
так незамечено, не запланировано так
пугающий слащаво-дружественный гость, кого ты
взял в кровать
Смерть ангелов находит для всех нас
и крылья приставляет нам
туда, где были плечи
такие гладкие как когти
воронья
Не надо больше денег и одежд,
Другое Царство – вроде бы надежд
пока другая пасть не обнажит инсест
и сонную покорность овощным законам
Я не пойду
Предпочитаю Празднество Друзей
Семье Гигантов
II
поверх
Огромного визжащего Христа
Будь паинькой, без “упс”
Ленивая Мария тебя заставит встать
воскресным ранним утром
“Фильм начинается… осталось 5 минут”
Бесстрастный Голос объявляет
“Все не сидящие – ждут
следующего сеанса”
Мы вяло, апатично
влились в холл. Аудитория
была там многочисленной и тихой.
Когда мы сели и покрыты были темнотой
Голос продолжал:
“Программа вечера
вся не нова. На этом представленьи
вы вновь и вновь.
Вы видели свое рожденье, и
жизнь и смерть; вы вспомните возможно
все остальное – (а имел ли
ты слово доброе, когда ты
умирал?) – достаточно на базовый
сценарий?”
Железный хохот в наши
головы ударил, как кулак
Я ухожу отсюда
Так куда ж идешь ты?
На другую сторону утра
О, только не гонись за облаками
пагодами, храмами
Ее влагалище его обжало
как теплая приветная
рука
“Ну, все в порядке.
Тут все твои друзья.”
Когда могу я с ними встретиться?
“Когда ты будешь сыт”
Но я не голоден
“О, мы в виду имели: бит”
Серебряный поток, серебряный поток,
немыслимая супер концентрация
Вот приходят комедианты
посмотри на них улыбнись
Взгляни на их танцы
индейский каприз
Глянь на их жесты
Какой апломб
Так жестикулировать каждый
Слова – лицемерьте
Слова – быстро и сквозь
Слова – походите на трость
Посади их
Они будут расти
Колышась себе на твоем пути
Я буду всегда
человеком-словом
Лучше чем птицеловом
Но я заставлю платить
И ты не никуда уйдешь
Пока доллара не найдешь
Что, еще повторить
так громко, чтобы ты усек
Нет пищи раз не хочешь ты платить
Мне – быть, балбес-буян
мой клюв открыл и снял мешок
на пике силы
О, девушка, дай волю
ты гребню беспокойному своему
О, беспокойный ум
Грех павших
Заросли слепых
Она учуяла запах долгов
от моего нового воротничка
Высокомерная проза
Связанная в систему где легок поиск
Прочь одержимость
Ее мгновенно усвояемые
Жирные заимствованные рифмы
Женщина приходит между ними
Бабы всех краев объединяйтесь
Сделайте мир безопасным
Для скандальной жизни
Хии ХиХииии
Режь себе горло
Жизнь это шутка
В канаве твоя жена
Та же лодка одна
Приходит коза сюда
Кровь Кровь Кровь Кровь
Они превращают в шутку
нашу вселенную
III
поверх
КоробкиСпичек
Ты что – меня реальнее скажу
Сожгу тебя, и тем освобожу
Горькие слезы утри
Чрезмерная обходительность
Я не забуду
IV
поверх
Горячей тонкой лавы, что течет наверх,
Растекаясь и пузырясь.
Бумажное лицо.
Маска-зеркало, люблю тебя я, зеркало.
Ему промывали мозги 4 часа.
LT. въезжало заковыристо опять
“готов говорить”
“Нет сэр” – все что он бормотал.
Так возвращайся в джим.
Очень мирная
Медитация.
Военно-воздушная база в пустыне
выглядывает венецианскими зенками
аэроплан
цветок пустыни
потрясный мультик
Все остальное в Мире
безрассудно и опасно
Глянь на
бордели
Самцовые фильмушки
Эксплуатации
V
поверх
Судна, что покидает порт
задумай лошадь из других лесов
хотенья кость желаний
хули железную лису
у канала в Венеции.
Пробегая, видел я Сатану
или Сатира возле себя –
тень во плоти
моей внутренней сущности. Бегущей,
Знающей.
Я живу и не вижу звёзд
говорю
не понимая слов
жду не считая дней
пока эту стену
кто-нибудь
не пробьёт
Злющая зима
Беллетристический лай собак
Радио тихо жалуется псам
на жизнь
Во дворе еще тявкает
пара шавок
Просиди всю ночь напролет,
болтай, кури,
Считай умерших и жди
утра
Вернутся ли дорогие
имена, теплые сердца?
Кончится ли этот серебристый лес?
MORE MORRISON
Когда я оглядываясь, вижу
свою жизнь
меня всегда поражает количество
открыток, и
уничтоженных фотографий,
поблекших плакатов
того времени
которое я не помню.
Я шотландец, во всяком случае так
мне сказали.
Я быть может взаправду
наследник таинства
христиан.
Змей в долине.
Дитя
из военной семьи.
Я бунтовал против церкви
после периода
страстной веры.
В школе дрался с учениками,
грубил учителям.
Меня посадили за парту
в самом углу.
Я был шутом
и
самым умным ребёнком в классе.
Прогулки в Д.С.
по негритянским улицам. Библиотека,
книжные магазины. Оранжевого цвета
кирпич на тёплом солнце.
Магия книг и поэтов.
А позднее секс возбуждал меня больше
чем, казалось, должно было быть
Утратили прелесть
покой и книги
И вновь был я брошен
в глаза видений.
История рока
совпала с моей юностью.
Я приехал
в Лос-Анджелес, в киношколу.
Лето в Фениксе.
Наркотические видения.
Песенки на крыше.
Ранние столкновения
и унижения.
Слава богу, спасибо девчонкам –
они кормили меня.
Записи пластинок.
У Элвиса был зрелый
мужской голос с 19 лет.
А у меня всё время
был носовой скулёж
зажатого подростка,
попискивания и страсти
Интересный певец:
В лучшем случае – крик
или больной вой.
Ничего – посредине.
Дни в дороге.
Страх перед гибелью в самолёте.
А ночь была тем,
чем и должна была быть –
девушка, бутылка и благословенный сон.
Я запахал своё зерно в сердце народа.
Впрыснул зародыш в жилы психики.
Теперь я вошёл в поэзию
бизнеса.
И превратился
на миг в “Князя промышленности”
в настоящего лидера,
поэта и шамана
с душою клоуна.
Что я делал на этой арене,
где бьются быки
и каждая знаменитая личность
выбиться хочет в главные.
Публика из гроба
смотрит на этот бунт.
Страх перед глазами –
Убийство.
Выпивка маскирует неплохо.
Я пью, чтобы быть в состоянии
говорить с разными жопами
да и я нисколько не лучше.
Угроза делу –
проблема денег,
вины
Я заслужил это?
Встреча –
избавиться от агентов и менеджеров.
За четыре года я превратился в мягкий молот.
Жаль истраченных ночей
и потерянных лет.
Я всё испортил американской музыкой.
Конец, прощаюсь сентиментально,
строю планы на будущее:
– Буду не актёром,
а сценаристом –
создателем фильмов.
Какие из моих фильмов хоть кто-нибудь запомнит…
Прощай, Америка.
Я тебя любил.
Деньги дома
Желаю успеха.
Не ввязывайся в хлопоты
Боги
Смотри, где происходит поклонение.
Мы все – жители города.
Город формирует (часто практически, но неизбежно своей психической аурой) замкнутый цикл.
Игру.
Круг смерти, с сексом в его середине.
Поезжай туда, где городские окраины переходят в предместья.
На границах откроются тебе зоны конвульсий порока, скуки и детской проституции.
В этом кольце смрада, спазмом сжавшемся вокруг дневной арены делового квартала, есть единственная реальная жизнь – жизнь толп у подножия града-могильника, жизнь улиц – ночная жизнь.
Нездоровые типы в дешевых гостиницах,
в меблированных комнатах с пансионом,
в барах,
ломбардах,
стриптизе, борделях,
в испускающих дух аркадах, вечных в своем умирании,
на всем протяжении улиц, кладбищ ночных кинотеатров.
Когда умирает пьеса, она воскресает Игрой.
Когда умирает секс, он превращается в Климакс.
Все игры несут в себе зерно смерти.
Сауны,
бары,
закрытый бассейн.
Изувеченный раной вожак распростерт на вспотевших кафельных плитках.
Его длинные волосы, даже дыханье – пропитаны хлором.
Литое,
несмотря на увечья,
тело бойца среднего веса.
Рядом с ним журналист, что умеет хранить секреты.
(Он любил приближать к себе мужчин, знающих толк в жизни).
В большинстве же своем газетчики – это стервятники, слетающиеся к месту действа на потребу любопытствующему апломбу Америки.
Камеры под крышкой гроба интервьюируют червей.
Нужны недюжинные усилия, чтобы вывернуть камни в тени и открыть свету этих странных червей под ними.
Жизни наших строптивых безумцев разоблачены.
Камера – этот всевидящий бог – ублажает похоть всезнания. Следить за другими с той высоты, под этим углом: пешеходы вползают в наш объектив, выползают оттуда, подобно редким водяным насекомым.
Магия йога. Уменьшаться в размерах, становиться невидимым. Превращаться в гиганта, дотягиваясь до самых отдаленных предметов. Изменять природу вещей. Помещать себя в любую точку пространства и времени. Беседовать с душами мертвых. Обострять ощущения, воспринимая недоступные картины того, что происходит в других мирах, в глубине твоего или не-твоего подсознания.
Снайперская винтовка расширила функции его зрения. Он совершает убийства наносящим раны взглядом.
Убийца в полете, с бессознательной, инстинктивной непринужденностью насекомого (ночная бабочка) притягиваемый к зоне безопасности, в укрытие, убежище от кишащих народом улиц. Мгновенье спустя он поглощен уютным, темным и молчаливым чревом физического театра.
Круги современного ада: Освальд (?) убивает президента. Освальд садится в такси. Освальд останавливается в меблированных комнатах. Освальд выходит из такси. Освальд убивает офицера Типпитта. Освальд сбрасывает куртку. Освальд схвачен.
Он скрывается в кинотеатре.
В утробе мы – слепые пещерные рыбы.
Все вокруг размыто и неустойчиво. Кожа набухает, исчезают различия между частями тела. Нарастающие звуки угроз, насмешек, монотонные голоса. Это страх, смутное влечение быть проглоченным.
Сон – цветок, его бутон обвит вокруг твоего тела, как перчатка. Теперь ты свободен от времени и пространства. Волен раствориться в струящемся лете.
Сон – подводное царство, погруженное в каждую ночь.
Утром
просыпаешься взмокший,
тяжело дыша,
со жгущими резью глазами.
Зрачки вульгарно глядят изнутри.
Из-под панциря раковины-образины.
Выйдите же оттуда
Во всем своем сияющем Блеске.
Ничего. Воздух снаружи
Обжигает мои глаза.
Лучше я выдерну их.
Избавлюсь от этого жжения.
Хрустящая жаркая белизна
Города Полдня.
Обитатели зоны чумы
потреблены – переварены.
(Ветры Санта-Аны – ветры из пустыни)
Разорви скрежет и всплеск в кишках.
Поиск воды, влаги,
“утоленность” актера, любовника.
“Играющие” – ребенок,
актер
и картежник.
Представление о случайном отсутствует в мире детей и “приматов”.
Картежник – и он ощущает себя на службе у потусторонних сил.
Случай – это выживание религии в современном городе,
так же, как театр,
а чаще кино, –
религия одержимости.
Ценой каких жертв, какой платы может быть новый город рожден?
Нет больше “пляшущих” одержимых.
Расщепленье людей на актеров и зрителей – сущность нашего века.
Мы без ума от героев, живущих за нас и наказываемых нами.
Если бы все радиоприемники и телевизоры лишили источника питания,
а все шоу и кинотеатры закрылись бы,
все жанры, подменяющие существование…
Мы – соглашатели с “данностью” ради острых ощущений.
Нас превратили из безумного тела, исступленно пляшущего над обрывом, в пару глаз, пристально всматривающихся в темноту.
Ни один из осужденных не восстановил сексуального здоровья. Депрессия, импотенция, бессонница… вымывание эротики из языка, чтива, музыки и гимнастики.
Узники основали свой собственный театр – артефакт невероятного объема безделья. Юный моряк, втиснутый в женские роли, быстро становится “уличной” девкой “города”: ведь они провозгласили себя городом, избрали мэра, полицию, членов правления.
В старой России царь ежегодно – по собственному почину или подсказке советника – стал даровать семь дней свободы одному узнику в каждой из монарших тюрем. Выбор оставался за самими острожниками и определялся разными способами. Иногда – голосованием, иногда большинством, часто – силой. Само собой разумелось, что избранный обязан быть человеком харизмы, отважным, опытным, возможно, хорошим рассказчиком – мужем выдающихся качеств; короче – героем. Невероятная ситуация в момент освобождения, немыслимый выбор, определяющий мир в его хаотических соударениях.
Комната взмывает над пейзажем,
раскрепощая сознание,
потрясая воображение.
Серая кинопленка тает, стекая из глаз,
и сбегает вниз по щекам.
Прощайте.
Современная жизнь – это поездка в машине. Они, Пассажиры, испытывают ужасные неудобства, мучаясь на своих воняющих потом сидениях, или скитаются из машины в машину, подвергаясь безостановочным трансформациям. Неотвратимо движение по направленью к началу (никакого различия в терминалах), пока мы разрезаем города, чьи вспоротые внутренности с обеих сторон – летящие картинки окон, дорожных знаков, улиц и зданий. Иногда другие корабли, задраенные миры, вакуумы – мчатся бок о бок с нами, то вырываясь вперед, то отлетая куда-то назад.
Разбери стены и крыши, будь во всех комнатах сразу.
С воздуха мы – божества в западне, со всевидящим оком бессмертных, но без их могущественной способности находиться внутри разума и метрополий, пролетая над ними.
30-е июня. В солярии. На крыше. Он очнулся внезапно. В момент, когда истребитель с военно-воздушной базы безмолвно кружил над головой. На пляже дети тщатся перескочить его смятую тень.
Птица? (насекомое?) – впорхнула в комнату и не может отыскать окна. Ибо не знают они никаких “окон”.
Осы, висящие в окнах,
Танцоры пространства,
Отделенные, не включенные
в нашу коморку.
Вместо засохшей ячейки
читай словарик любви
под зеленым абажуром
чахнущей плоти.
Когда люди зачали строенья,
и заточили самих себя в помещениях
(берущих начало в деревьях-пещерах).
(Окна работают в двух направлениях,
зеркало только в одном).
Никогда не пройти сквозь зеркало,
не проплыть сквозь окно.
Лечи слепоту плевком шлюхи.
В Риме проституток выставляли напоказ на крышах подле людных кварталов: ради сомнительной половой гигиены распущенных сонмов мужчин, чья затаенная похоть представляла угрозу хрупкому геометризму власти. Имеются сведения, что патрицианки, обнаженные, в масках, иногда предлагали себя на обозренье этих низкородных зевак для собственного развлеченья.
Все мы в той или иной степени поражены синдромом вуайеризма. Не в узком клиническом (или криминальном) смысле, но в совокупности физического и эмоционального отношения к миру. Всякий раз, когда мы ищем путей разорвать это проклятье пассивности, наши действия жестоки, вульгарны и в общем неловки, будто безногий, забывший, как надо ходить.
Вуайерист, соглядатай, любопытная Варвара – он мрачный комедиант. Он отталкивающе омерзителен своей спрятанной анонимностью, своим тайным вторжением. И беспомощно одинок. Но, странным образом, способен сквозь эту тишину и затаенность сделать партнером каждого, об этом и не подозревающего, в пределах круга своего зрения. В этом его угроза и могущество.
Нету прозрачных домов. Сумерки обрисовались – и “реальная” жизнь начинается. Отдельные вещи невозможно делать открыто. Эти скрытные занятия – они и есть предмет игры вуаера. Он выискивает их армией бесчисленных глаз, инфантильным подражанием божеству, что видит ВСЕ.
“Все?”, спрашивает ребенок. “Да, вс-се – все”, отвечают они, и ребенок предоставлен самому себе: совладать с ярмом этого верховного вмешательства.
Вуаер – онанист, зеркало – его эмблема, окно – добыча.
Понуждаемый придти к согласию с “Внешним”, абсорбируя его, пропуская его сквозь себя. Я не выйду, ты должен придти ко мне. В мое лоно-сад, куда я всматриваюсь. Где могу построить вселенную внутри черепа, дабы оспорить реальность.
Она сказала: “Твои глаза вечно черны”.
Зрачок открылся – захватить в плен объект видения.
Воображенье рождается из потерь. Потери “дружественного пространства”. От груди отняли, и лицо навязывает свое холодное, любопытстствующее, насильственное и загадочное присутствие.
Можно наслаждаться жизнью издалека. Ласкать мать одними глазами.
Нельзя потрогать эти фантомы.
Французский Пасьянс. Одинокий игрок. Сдает сам себе. Перетряси кадры прошлого в безостановочных перестановках; перетасуй и начни. Перемешай образы. Снова перемешай. Эта игра выявляет зародыш и правды, и смерти.
Мир становится очевидной инфинити, но возможной конечностью, как карточная игра. Комбинации образов, перестановки, охват мировой игры.
Блеклое обладание, очищенное от риска, доведенное до пресной стерильности. От образа не ожидают опасности.
Сюжеты из животного мира Майбридж выдернул из Филадельфийского зоопарка, а мужчин-актеров из Университета. Женщины были профессиональными натурщицами, а также актрисами и танцовщицами, в голом виде разгуливавшими напоказ перед 48-ю камерами.
Фильмы – это коллекции мертвых картинок, оплодотворенных искусством.
Кинозрители – тихие вампиры.
Кино – самое тоталитарное из искусств. Вся энергия и чувственность втягиваются в череп – церебральную эрекцию, – мозг разбухает от крови.
Калигула жаждал одной шеи для всех своих подданных, дабы одним ударом обезглавить империю. Агентом подобной трансформации и является кино. Тело существует ради глаз; оно превращается в засохший стебель, на котором держится эта пара мягких ненасытных жемчужин.
Фильмы даруют нечто вроде сомнительной вечности.
Каждая лента зависит от всех остальных и толкает тебя к ним.
Кино было новинкой, научной игрушкой, до тех пор, пока не нагромоздили критической массы работ – достаточной, чтобы создать иной – прерывистый – мир, могущественную, бесконечную мифологию, готовую к твоему погружению по велению.
Фильмы обладают аллюзией безвременья, лелеемой их постоянным, неукротимым конвейером.
Кино взывает к страху смерти.
Современный Восток создает наибольшую массу фильмов.
Кино – это новая форма древней традиции – театра теней.
Даже их театр – его имитация.
Рожденный в Индии или в Китае, театр теней изначально связан с религиозным ритуалом, с празднествами, вращающимися вокруг кремации мертвых.
Неверно предполагать, как это делали некоторые,
что кино – вотчина женщин.
Кино создается мужчинами для укрепления мужской солидарности.
Театр теней изначально был ограничен мужской аудиторией.
Мужчины могли наблюдать это зрелище грез
с обеих сторон экрана.
Когда женщины стали допускаться,
им разрешалось смотреть только на тени.
Мужские гениталии – крошечные лица,
образующие троицы воров, –
и Христов:
отцов, сыновей и духов.
Нос висит на стене
и двое полуглаз, печальных глаз,
немых и безруких, множат
бесконечную вереницу побед.
Эти скупые, тайные триумфы, завоеванные
в сараях и клейменые в тюрьмах,
прославляют наши стены
и сжигают наше зренье.
Жуть пустырей
распространяет эту печать
на частные владенья.
Невеста Кайнастона
может не появиться,
но аромат ее плоти
всегда неподалеку.
Пьяная толпа столкнула аппарат, и артист шоу Мэйхью,
выступавший в Ислингтон Грин, сгорел заживо внутри,
вместе с другим актером.
В 1832-м Гропиус удивлял Париж своей Плеорамой.
Аудиторию превратили в экипаж на борту корабля, вступившего в битву.
Огонь, стоны, моряки, потопление.
Роберт Бейкер, эдинбургский художник, сидя в тюрьме за долги, был захвачен эффектом света, что, струясь из-за решеток его камеры, проникал сквозь письмо, которое он читал, и этот принцип его натолкнул на идею первой Панорамы: вогнутой, прозрачной картины городского ландшафта.
Это открытие было вскоре заменено Диорамой, привносившей иллюзию движения через перемещение аудитории. Там же – звуки и новейшие звуковые эффекты. Дагерровская панорама Лондона все еще стоит в Регент-Парке: исключительный пример сохранности: ведь эти шоу всегда зависели от эффектов искусственного освещения, осуществляемых при помощи ламп и газовых фонарей, и лишь в редких случаях не оканчивались пожаром.
Фантасмагория, демонстрация волшебных фонарей, бесплотные шоу. Они достигли максимального чувственного опыта с помощью шума, курений, молний, воды. Может быть, наступит время, когда мы увидим Театр Погоды – реминисценции ощущения дождя.
Эволюция кино проходила по двум направлениям.
Первый – это спектакль. Как Фантасмагория, его цель – создание полной замены чувственному миру.
Другой – это пип-шоу, востребовавший для своего “реалма” и эротику, и подглядыванье за реальной жизнью, копируя замочную скважину или окно вуайериста, не нуждаясь в цвете, шуме и грандиозности.
Прежде всего кино ассоциирует свои качества не с живописью, литературой или театром, но с популярными развлечениями: комиксами, шахматами, пасьянсом и Таро, журналами и татуировками.
Кино берет свое начало не в живописи, литературе, скульптуре либо театре, но в древней примитивной магии. Это современное проявление исторической эволюции теней, детский восторг от движущихся картинок, вера в колдовство. Его родословная сплеталась изначально с Волхвами и колдовством, с заклинанием духов. На первом этапе с (минимальной) помощью зеркала и огня люди вызывали мрачных и таинственных пришельцев из области глубокого подсознания. В этих сеансах тени – это духи, отвращающие зло.
Зритель – он: умирающее животное.
Вызывай духов, врачуй, прогоняй Усопших. Каждую ночь.
Посредством чревовещания, жестикуляции, игры с предметами, и всех необычных ужимок, шаман изображал свое “путешествие” перед зрителями, разделявшими эту вылазку.
Шаман увлек их за собой. Переполох, намеренно вызванный наркотиками, пением, танцем – бросает шамана в транс. Измененный голос, конвульсивные содрогания. Он ведет себя как безумный. Такая профессиональная истерика, выбранная именно за ее психотическое воздействие, некогда почиталась, как святыня. Она посредничала между людьми и миром духов. Ее способность переносить вас силой мысли составляла квинтэссенцию религиозной жизни племени.
Предлог сеанса: врачевание. Хандра способна овладеть народом, влачащим ярмо исторических событий или погибающим в неблагоприятной природной среде. Эти люди ищут избавления от проклятья, смерти, ужаса. Ждут одержимости, явления богов и сверхчеловеческих сил, победы жизненной силы над властью демонов: исцеление обретается из экстаза. Исцели болезнь или предотврати ее приход, оживи больного, и возврати похищенное, душу.
Было бы ошибкой полагать, что для своего бытования искусство нуждается в зрителе. Картина идет в пустом зале. Зритель не в состоянии существовать без нее. Она гарантирует его существование.
Представление-событие, в котором эфир впускается через вентиляционные шахты в битком забитую людьми комнату, превращает химический элемент в актера. Его вещество, или инжектор – это артист-циркач, организующий представление для себя самого. Люди мнят себя зрителями, в то время как сами играют друг для друга, и газ выступает в роли поэтизации себя самого посредством человеческого тела.
Это вплотную приближается к психологии оргии, оставаясь в пространстве Игры и ее бесконечных подмен.
Цель любого представления – исцеление скуки, промывание зрения, восстановление присущих нам в детстве связей с потоком жизни. Его низменный, животный инстинкт – “пургенизация” восприятия. Шоу стремится вовлечь все чувства, весь организм, и добиться всестороннего ответа, в то время как традиционное искусство фокусирует свои усилия на более узких вратах ощущений.
Мультимедия – это однообразно печальная комедия. Она работает как некий тип цветной массотерапии – скорбное братание актеров и зрителей, всеобщая семи-мастурбация. Актеры вроде бы нуждаются в зрительской аудитории, а зрители… зрители получили бы те же усредненные впечатления на шоу эксцентриков или в балагане, и – еще более забавные – более полные – в каком-нибудь мексиканском борделе.
С удивлением мы наблюдаем за движениями шелкопрядных гусениц, возбуждающих свои тела во влажных листьях и плетущих мокрые гнезда из волоса и кожи.
Это модель нашего жидкого пассивного мира, растворяющего кости и костный мозг, отворяющего поры так широко, как окна.
В древних общинах на “чужака” реагировали как на самую большую угрозу.
Метаморфоза. Предмет оторван от собственного названия, свойств и ассоциативных связей. Отсоединенный, он становится просто вещью, в себе и вне себя. Когда эта дезинтеграция – переход в чистое существование – в конце концов достигнута, объект обретает свободу становиться – бесконечно – всем, чем угодно.
Субъект говорит: “Я вижу первое множество вещей, которые танцуют…. затем все постепенно проясняется и обретает смысл.”
Ясное зрение и камера открывают нам объекты такими, какими они существуют во времени. Не фальсифицированные “видением”.
Когда предметов фактически еще нет в качестве объектов.
Первые постановщики – как алхимики – сознательно напускали тумана о своем ремесле, чтобы утаить свои истинные навыки от профанов – посторонних наблюдателей.
Разбери, прочисти, собери. Формула Ars Magna, и ее отпрыск – кино.
Камера – это двуполая машина, типа механического гермафродита.
В своей реторте алхимик повторяет работу Природы.
Лишь единицы берут под свою защиту малую толику Алхимии как “Прародительницы Химии”, и путают ее настоящие цели с этим формальным ремеслом по металлам. Алхимия – это эротическая наука, участвующая в сжигании аспектов реальности, нацеленная на очищение и трансформацию всех живых организмов и материи. Не думайте, что материальные манипуляции когда-либо игнорировались: адепт придерживается как мистики, так и физической деятельности.
Алхимики обнаружили в сексуальной активности человека связь с сотворением мира, с развитием растений и образованием минералов. Когда они наблюдают соединение дождя и земли, они понимают это в эротическом подтексте, как соитие. То же распространяется на все природные явления и вещества. Так они представляют себе любовные отношения химических веществ и звезд, роман камней или оплодотворение огня.
Странные, многоречивые соотношения алхимики воспринимали как скрытый порядок вещей. Между людьми и планетами, растениями и жестами, словами и переменной погоды. Эти волнующие связи: они крик ребенка и трепыхание шелка; завитушка уха и появление собак во дворе; женская головка, погруженная в сон и утренний танец каннибалов; это те союзы, какие зашкаливают стерильный сигнал любого “намеренного” монтажа. Эти наложения предметов, звуков, действий, цветов, оружия, ран и запахов распространяют невообразимое, невозможное сияние.
Кинематограф был бы ничем, если бы не освещение этой цепи экзистенции, что заставляет иглу, удерживаемую в чьем-то теле, вызывать серию взрывов в чужой столице.
Кино возвращает нас к аниме, душе, религии вещества, что дает каждой вещи ее особую святость и обнаруживает богов во всех вещах и существах.
Кино, наследник алхимии, последняя эротическая наука.
Многомерный Император Тела.
Танцоры Бали-Бали
Не сокрушат моего виска.
Первопроходцы
всасывают глаза в голову.
Розовый тела крест
потаен в струе
управляя своим скольженьем.
Борцы
во взвешенностях тела танец
и музыка, мимесис, плоть.
Пловчихи
развлекают эмбрион
сладкий опасный толкающийся поток.
Князья, Властители. События совершаются за пределами нашего знания или контроля.
Наши жизни кто-то проживает за нас.
Нам лишь позволено порабощать других. Но постепенно выработалось особое восприятие. Замысел “Князей” начинает формироваться в некоторых умах. Нам надо построить их в батальоны искателей для движения по лабиринту во время их таинственных ночных вылазок. У Князей есть секретные ходы, и они умеют маскироваться. Но в мелочах все-таки выдают себя. Неумеренно яркий блеск в глазах. Неловкий жест. Слишком долог и пытлив мимолетно брошенный взгляд.
Властители пичкают нас образами. Они даруют нам книги, концерты, галереи, зрелища, кино. Особенно кино. Искусством они сбивают нас с толку и ослепляют, сделав рабами. Искусство муляжами украшает стены нашей тюрьмы, делает нас немыми, пассивными, нас разобщает.
Унылые львы разлеглись на затопленном пляже.
Природа склонилась над топью
разглядывая любопытно
своих неудавшихся тварей – ее же
гнилое творенье –
в зеркале человеческого сознания.
Отстраненные заселенные людьми зеркала, поглощающие
пассивно все, что попадает в их поле зрения,
сдерживающие свой интерес.
Врата перехода на ту сторону.
Душа освобождает себя в одном прыжке.
Поверни зеркала к стене
в обители только что умершего.
Американская молитва
Знаешь ли ты этот теплый прогресс под звездами?
Уверен ли, что существуем?
Не ты ли забыл о ключах от Царства?
Откуда тебе ведомо, что ты уже родился и живешь?
Давайте заново придумаем богов, все мифы тысячелетий
Давайте праздновать символику тех вековых чащоб
[Не ты ли полностью забыл уроки древних войн]
Нам необходимы громадные золотые совокупления
Отцы кудахчут средь деревьев леса
Наша мать нашла смерть в океане
Знаешь ли, что нас повели на убой безмятежные адмиралы
и что жирные тупые генералы балдеют от юной крови
Знаешь ли ты, что нами управляют с помощью Т.В.
Луна – это чудище с сухой кровью
Банды повстанцев наяривают численность
с поддержкой еще одной коробки зеленого вина
сбирая на войну невинных пастухов
что гибнут ни за что
О великий создатель существ
обещай нам хотя б еще час
чтоб искусство практиковать
и совершенствовать нашу жизнь
Атеисты и моль – и те, и те святы вдвойне
одинаково смертны оне
Мы живем, издыха-ем…
и смерть ничему не конец
Наш вояж… углубляемся дальше в
Кошмар
Так цепляйся за жизнь
этот страстный цветок
За фаллосы и влагалища –
отчаянья коготок
Наше конечное мировоззрение
получено нами
в виде хлопка
Из кишок, из анального жерла Колумба
надутых зеленой смертью
(Я тронул ее бедро
и смерть ухмыльнулась)
Нас собрали внутри сего древнего
сего идиотского театра
Размножать нашу жажду к жизни
удирать от роящейся мудрости улиц
Сараев штурм
Крепость окон
и лишь один из всех, лишь он
Плясать назначен нас спасать
Божественной насмешкой слов
И звуки разжигают страсть
(Когда убийцам настоящего Царя
позволили убраться восвояси
то 1000 волшебников восстали
в той земле)
Так где ж пиры
обещанные нам
Так где ж вино
Что Новое Вино
(бессильно умирая на вине)
глумление живущее в нас и над нами
дай нам часок на волшебство
Мы – из пурпурной мглы
Мы – из полета птиц
и часа мягкого как вельвет
Мы – из породы арабских нег
Мы – из купола дней и ночей
Дай нам культ
Для молитв
Дай Вожделенья Ночь
Внуши ты нам веру
В Ночь
Дай оттенков
сотни цветов
богатой Мандолы
тебе и мне
и в твой подушечный
твой шелковистый дом
главу и мудрость
и ложе в нем
Беспокоящий нас указ
Приписанная издевка
требует Вас
Мы были верой полны
в старые добрые дни
но даже еще и сейчас
чуть-чуть одаряют нас
Сущностями Добра
и небойцовской слюной
забудь… и пусти с собой…
Знал ли ты, что свобода жива
лишь в учебнике школьном
Знал ли, что маньяков хор
управляет нашей тюрьмой
мы в камере, мы в остроге
мы – в белом протестантском вольном
Мальстреме
Мы посажены на кол с головой
на скуки крайнюю плоть
Мы смерти ищем себе
на белом конце свечи
Мы пытаемся осуществить
То, что итак нас уже нашло
Мы лишь собственных Царств творцы
неуклюжий пурпурный трон,
это кресло неги, дворцы
и ущербной любви поклон
под ржавых кроватей стон
За дверями стальными стенанья их ртов
и сирена, побудка, всех вырывает из снов
“Нет” чернокожего гордости встретить рассвет
с издевкой ангелы просеивают след
Того, что как коллаж журнальной пыли
Что о доверия стен лбы всю расцарапали изрыли
Тюрьма сия – она для тех, кто принужден
вставать с будильником, бороться за такие
убогие стандарты
а в это время плачущие девы
скрывают бедность и долги
и бредят о банальнейших
игрушках
Как же устал я от сомнений!
Живи в свой уверенности
Юг
Жестокая увязка
Вся власть в руках у слуг
у кобелей, у их противных женщин
что одеяла драные натянут на
наших моряков
(и где был ты в наш
испытаний час)
Усы макая в молоко?
иль выгоду преследуя?
Меня тошнит от этих кислых рож
Уставившихся на меня с ТВ-нной
Башни. Хочу я роз
в саду своем на даче; ты врубился?
Младенцы царственные, розового цвета
должны сейчас нам заместить абортных
Странники в грязи
Мутанты эти, с кровью-пищей
для сорняков что распахали
Они нас ждут, чтоб в свой суровый сад
взять нас
Известно ли тебе, как – блеклый буйный трепет –
приходит смерть в ту странную минуту
так незамечено, не запланировано так
пугающий слащаво-дружественный гость, кого ты
взял в кровать
Смерть ангелов находит для всех нас
и крылья приставляет нам
туда, где были плечи
такие гладкие как когти
воронья
Не надо больше денег и одежд,
Другое Царство – вроде бы надежд
пока другая пасть не обнажит инсест
и сонную покорность овощным законам
Я не пойду
Предпочитаю Празднество Друзей
Семье Гигантов
II
поверх
Огромного визжащего Христа
Будь паинькой, без “упс”
Ленивая Мария тебя заставит встать
воскресным ранним утром
“Фильм начинается… осталось 5 минут”
Бесстрастный Голос объявляет
“Все не сидящие – ждут
следующего сеанса”
Мы вяло, апатично
влились в холл. Аудитория
была там многочисленной и тихой.
Когда мы сели и покрыты были темнотой
Голос продолжал:
“Программа вечера
вся не нова. На этом представленьи
вы вновь и вновь.
Вы видели свое рожденье, и
жизнь и смерть; вы вспомните возможно
все остальное – (а имел ли
ты слово доброе, когда ты
умирал?) – достаточно на базовый
сценарий?”
Железный хохот в наши
головы ударил, как кулак
Я ухожу отсюда
Так куда ж идешь ты?
На другую сторону утра
О, только не гонись за облаками
пагодами, храмами
Ее влагалище его обжало
как теплая приветная
рука
“Ну, все в порядке.
Тут все твои друзья.”
Когда могу я с ними встретиться?
“Когда ты будешь сыт”
Но я не голоден
“О, мы в виду имели: бит”
Серебряный поток, серебряный поток,
немыслимая супер концентрация
Вот приходят комедианты
посмотри на них улыбнись
Взгляни на их танцы
индейский каприз
Глянь на их жесты
Какой апломб
Так жестикулировать каждый
Слова – лицемерьте
Слова – быстро и сквозь
Слова – походите на трость
Посади их
Они будут расти
Колышась себе на твоем пути
Я буду всегда
человеком-словом
Лучше чем птицеловом
Но я заставлю платить
И ты не никуда уйдешь
Пока доллара не найдешь
Что, еще повторить
так громко, чтобы ты усек
Нет пищи раз не хочешь ты платить
Мне – быть, балбес-буян
мой клюв открыл и снял мешок
на пике силы
О, девушка, дай волю
ты гребню беспокойному своему
О, беспокойный ум
Грех павших
Заросли слепых
Она учуяла запах долгов
от моего нового воротничка
Высокомерная проза
Связанная в систему где легок поиск
Прочь одержимость
Ее мгновенно усвояемые
Жирные заимствованные рифмы
Женщина приходит между ними
Бабы всех краев объединяйтесь
Сделайте мир безопасным
Для скандальной жизни
Хии ХиХииии
Режь себе горло
Жизнь это шутка
В канаве твоя жена
Та же лодка одна
Приходит коза сюда
Кровь Кровь Кровь Кровь
Они превращают в шутку
нашу вселенную
III
поверх
КоробкиСпичек
Ты что – меня реальнее скажу
Сожгу тебя, и тем освобожу
Горькие слезы утри
Чрезмерная обходительность
Я не забуду
IV
поверх
Горячей тонкой лавы, что течет наверх,
Растекаясь и пузырясь.
Бумажное лицо.
Маска-зеркало, люблю тебя я, зеркало.
Ему промывали мозги 4 часа.
LT. въезжало заковыристо опять
“готов говорить”
“Нет сэр” – все что он бормотал.
Так возвращайся в джим.
Очень мирная
Медитация.
Военно-воздушная база в пустыне
выглядывает венецианскими зенками
аэроплан
цветок пустыни
потрясный мультик
Все остальное в Мире
безрассудно и опасно
Глянь на
бордели
Самцовые фильмушки
Эксплуатации
V
поверх
Судна, что покидает порт
задумай лошадь из других лесов
хотенья кость желаний
хули железную лису